Колдуй, баба, колдуй, дед. Невыдуманные истории о жизни и смерти - Наташа Хабибуллина

Дома у прадеда осталась жена и куча ребятишек – в том числе и мой дед Шайхулла. Ему в ту пору только-только стукнуло семнадцать. Формально дед считался мусульманином, но, как и в случае с моим отцом я ни разу не замечала, чтобы он хоть как-то придерживался обычаев своих предков.

Что же до бабушкиных мусульманских корней – то и здесь не обошлось без постороннего вмешательства. На сей раз русского царя. Четыре столетия назад, при взятии Казани подданные Ивана Грозного изловили-таки в толпе моих зазевавшихся пращуров и осенили их животворящим крестом. Поставили, так сказать, на мусульманстве крест. С тех пор все татары в бабушкином роду сплошь крещеные – кряшены.

Верю – не верю

Мама моя внешне тоже – ну вылитая татарка – смуглая, скуластая, кареглазая.

Хотя в их роду татар, казалось бы, уж точно не бывало. Все были удмуртами, а, следовательно, язычниками. Сидели безвылазно в своих дремучих лесах и тихонечко себе поколдовывали.

Но и тут не все так просто.

Взять хотя бы мою удмуртскую бабушку Люду. С одной стороны бабушка поклонялась языческим божествам и запросто общалась с духами мертвых, с другой – верила в Бога и ходила в православную церковь, соблюдала все церковные праздники.

Можно только догадываться, какие противоречивые чувства раздирали меня в детстве. Ведь я-то ко всему прочему была еще и пионеркой, которой не полагалось верить ни в Бога, ни в черта! Ну и что мне оставалось делать? Оставалось верить во всё понемножку, но виду не подавать – так, на всякий случай.

Я помню, что ко всему загадочному и необъяснимому меня тянуло всегда, с самого раннего детства. Откуда взялась эта тяга, сказать не берусь, мы с сестрой росли в очень светской, я бы даже сказала – советской семье. Мама с папой были людьми неверующими, традиций, ни татарских, ни удмуртских не соблюдали, между собой и с нами, детьми, разговаривали исключительно на русском языке. Так что в глубине души я себя искренне считала (и считаю до сих пор) вне каких-либо наций и вероисповеданий. И если бы не бабушки – мамина и папина, между которыми в те годы шла негласная борьба за самоидентификацию внучек, я бы такими вещами вообще не забивала голову.

Кажется, в противостоянии этом значительный перевес сил все же был на стороне бабы Люды – просто в силу географии. Мы жили в одном городе, а первые четыре года моей жизни и в одной квартире. Затем бабушка с дедом переехали в соседний район, но мы все равно много времени проводили вместе. Так что ее влияние на меня было велико. Но бабушка Дуся тоже не сдавала позиций – часто приезжала в гости или забирала любимую внучку к себе на лето в Нижний Тагил. Мама рассказывала, как в пятилетнем возрасте я носилась по вагону поезда и, заглядывая во все купе подряд, громко объявляла соседям, что я «таталка». Кто мог меня этому научить? Только баба Дуся!

Временами зов крови – удмуртской, татарской и бог знает какой еще, буквально рвал меня на части. В голове был полный винегрет. Вера в загробную жизнь и силу молитв соседствовала с соблюдением обрядов вроде плевания через плечо и стучания по дереву. Домовые и лешие мирно уживались с великомучениками вроде Николая Чудотоворца и целителя Пантелеймона. Словом, каждую секунду я ощущала вокруг себя присутствие чего-то незримого, необъяснимого, но – бесконечно манящего.

В детстве бабушка с дедом часто брали меня с собой на кладбище. Однажды даже потеряли меня в лабиринте могил. После поминок пошли домой и лишь на полпути спохватились: чего-то не хватает. Бросились назад, а внучки уж и след простыл. Где я была, что делала, как нашлась – никому неведомо. Отыскалась и ладно.

Помню лишь, что кладбища никогда меня не пугали. Разумеется, днем. Отправиться туда ночью я не отважилась бы ни за какие коврижки.

Бабушка Люда учила, что не ухаживать за могилами – грех. Она не могла спокойно пройти мимо заброшенной – «ничейной» могилки. Непременно остановится, поправит памятник, накрошит птицам хлеба – у нее это называлось подать мертвым милостыньку.

Пока бабушка прибирается, я отправляюсь бродить вдоль кладбищенских рядов, глазею на фотографии умерших, подсчитываю в уме, сколько им было лет, когда их не стало. Ну и заодно представляю, как именно они ушли из жизни. Мне кажется ужасно несправедливым, что об этом не пишут на памятниках. Ведь это так интересно – знать, кто от чего умер! Особенно притягивали меня детские надгробья. Как сейчас вижу железную пирамидку со стеклянным кругляшком посередке. В кругляшке мутная черно-белая фотография незнакомого мальчика. Под кругляшком табличка с именем. Мальчика звали Женя Волков. Светлая челка, озорная улыбка. Что с ним случилось? Утонул? Попал под машину? Как так вышло, что ангелы, призванные оберегать и защищать простых смертных – то есть нас с вами, проглядели пятилетнего мальчугана?

А в том, что у каждого человека есть ангел-хранитель, я не сомневалась. Был такой ангел и у меня. Если бы не он – меня бы, наверное, не было на этом свете – ведь у моих родителей должен был родиться совсем другой ребенок.

Миша первый и Миша второй

Маминого жениха звали Мишей. Мама в ту пору заканчивала десятый класс, а ее любимый должен был со дня на день вернуться из армии. Но так случилось, что на танцах в клубе мама повстречала жгучего брюнета с роскошными кудрями до плеч и влюбилась в него без памяти. По иронии судьбы брюнета звали тоже Мишей.

Он работал бурильщиком в соседнем поселке нефтяников и на выходные вместе с друзьями приезжал в город на танцы.

Черноглазая смуглянка Геля тоже приглянулась Михаилу. После танцев он провожал ее до дому, закармливал шоколадными конфетами «Мишка на севере» и как-то так вышло, что законный жених – солдат срочной службы Миша №1 напрочь вылетел из прекрасной маминой головки. Вспомнила мама о нем лишь тогда, когда однажды, вернувшись из школы, увидела в сенях на вешалке солдатскую фуражку. Сердце ёкнуло: как объяснить жениху, что она полюбила другого? Но объяснять ничего не пришлось – фуражка, как выяснилось, принадлежала не ему, а Мише №2, к тому времени уже отслужившему в рядах Советской армии.

Позже мама не раз вспоминала, что если бы тогда в сенях столкнулась с тем, первым Мишей, то наверняка сделала бы другой выбор. Но тут решила: это судьба.

Их роман развивался стремительно, и очень скоро Геля поняла, что беременна. Правда, услышав весть о прибавлении семейства, патлатый бурильщик нахмурился:

– С чего бы это?

– Как это с чего?! – оторопела Геля. – А то сам не догадываешься?

Дни шли. Миша пытался делать вид, что ничего особенного не произошло, отшучивался, дескать, да не паникуй ты раньше времени, может еще само рассосется, бывали случаи…

О женитьбе и рождении ребенка – ни слова.

И тогда заплаканная мама побежала за советом к старшей сестре, студентке медучилища:

– Что делать, Нина? Этот гад не хочет ребенка!

Геле было восемнадцать, за плечами ни профессии, ни института. Так что рассудительная медсестра Нина молча вытащила из аптечки склянку с таблетками и протянула сестре:

– На! Выпьешь одну, все как рукой снимет. В другой раз будешь думать головой.

В тот же вечер Геля проглотила горькую пилюлю, и уже к утру от зародившейся маленькой жизни не осталось и следа.

Правда, через какое-то время мама с удивлением обнаружила, что снова находится в интересном положении. Но тут уж она решительно приперла своего ухажера к стенке:

– Ты думаешь жениться или опять травить прикажете?

– Кого? – испугался ухажер.

– Кого! А ты думал в тот раз и правда само рассосалось?! – не выдержала мама.

– Да ладно тебе, – примирительно пробормотал мой будущий отец. – Хочешь, давай распишемся. Я ж не против. Только чур, пусть первым у нас будет мальчик.

Папа почему-то был уверен, что у него родится сын. А родилась я.

Вообще-то, как потом выяснилось, у отца были совсем другие планы на жизнь, и женитьба с рождением ребенка в эти планы никак не входили. Папа грезил путешествиями, мечтал объездить весь мир. Служба в Германии, Кавказ, Украина, Молдавия, Казахстан – он много где успел побывать, много чего повидал и не собирался останавливаться на достигнутом. Но когда в тот судьбоносный вечер папа позвонил своей родне в Тагил и спросил совета, мол, что делать, жениться или прямо сейчас бежать от беременной бабы куда глаза глядят, родня один голос закричала: конечно, женись!

Особенно настаивала на свадьбе папина мама, моя бабушка. Хорошо зная характер и наклонности своего младшего сына, бабушка боялась, что рано или поздно тот угодит в тюрьму (к этому были все предпосылки – ножевой шрам на спине – след пьяной драки, веселые компании, женщины, вино). «Пусть женится, будет под присмотром жены. Да и ребенок, надеюсь, его образумит», – рассудила баба Дуся. И хотя родственники не очень-то верили, что женитьба остепенит их непутевого Мишку, но против брака не возражал никто. Так в июле 1977 года мои родители стали мужем и женой.